Золотой автомобиль [Авантюрист] - Енё Рэйтё

– Господин Вендринер!

Гафироне в ужасе запрыгнул в кабину, а лев поплелся к пораженному Горчеву.

Бедняга! У него дрожали лапы, он тяжело дышал и умоляюще смотрел на своего друга. Тот погладил проплешины на его когда-то роскошной гривастой голове.

– Вернулись, господин Вендринер? Не беда… Пойдемте, старина.

И поскольку Гафироне ни за какие посулы нельзя было выманить из кабины, Горчев сам пошел в сторону оазиса, чтобы лично и устно информировать владельца «альфа-ромео» о случившемся.

Господин Вендринер больше не отходил от него.

4

Ранним утром в оазисе Абудир разразилась сенсация. Там стоял грузовой фургон, откуда слышалось непрерывное «бум-бум». Возле фургона трясся Гафироне.

Оказывается, Горчев жив. Жив! Аннет не могла говорить, она комкала носовой платок, бледная и дрожащая. Лабу лежал с закрытыми глазами. Должно быть, он молился в душе.

– Как вас зовут? – спросил генерал у Гафироне.

– Вендрин… то есть, Бер… Я автогонщик, месье. Нервы его окончательно сдали, и он разрыдался. И поскольку Аннет тоже плакала, он бросился ей на шею, но сейчас на это никто не обращал внимания. Лабу лежал с закрытыми глазами, и трудно было сказать, что он думал или ощущал.

Трогательная сцена показалась генералу слишком продолжительной. Он хотел узнать еще что-нибудь кроме радостного известия о Горчеве.

– Не соблаговолите ли, месье автогонщик, рассказать нам все.

– Я ничего… не знаю… Горчев написал… вот… письмо…

– Ну наконец-то! Давайте его сюда! И генерал прочел:

«Мой генерал! Почтительно докладываю, что нахожусь в бегах из высших военных интересов и сейчас, вдали от своей роты, веду „альфа-ромсо“ к „Туфле Пророка“.

Не забуду передать его величеству императору Баба Паладала ваш поцелуй.

В Оране, в форте св. Терезы, никто, разумеется, не узнает причины моего отсутствия, смею заверить, господин генерал.

Обоих главных виновников я передам принцу, хотя с другими мошенниками, если будет на то ваша милость, прошу поступить наоборот, то есть выпустить их на свободу из „прилагаемого фургона“ за проявленную ко мне доброту, а также и потому, что без их помощи „альфа-ромео“ давно был бы в лапах португальской конкуренции.

В надежде, что благодаря вашему доброму вмешательству мое отсутствие в форте св. Терезы не приведет к слишком строгому наказанию, заключаю сии строки с чрезвычайным уважением.

Иван Горчев, рядовой номер 27».

Теперь генералу все стало ясно. По крайней мере, он так думал. Из Марселя его заверили по телефону, что там одновременно находилось два рекрута с фамилией Горчев. Номер 27 отбыл в Оран, в форт св. Терезы, а оттуда пришло известие, что Иван Горчев уже две недели как дезертировал.

– Теперь я все понимаю! – воскликнул просветленный генерал. – Немедленно пишу военному министру.

– Я тоже напишу, – воскликнул почти выздоровевший Лабу. – В конце концов, речь идет о моем зяте!

Аннет освободилась из объятий рыдающего автогонщика и продолжала плакать на отцовском плече.

Гафироне попытался кинуться на шею Андре, но камердинер весьма холодно уклонился.

Глава двадцать первая

1

Чудовище по имени «альфа-ромео» было обезврежено. С потерей всех золотых частей оно утратило свою агрессивность. Его душа перешла к победоносному войску Абе Падана, который смог теперь вооружиться достойным образом.

А Горчев?

Среди населения южных оазисов Сахары еще и по сей день бытует легенда о призраке – оборванном солдате, который блуждал по пустыне в компании не менее странного льва и награждал оплеухами тех, кто отказывался давать ему пропитание.

Мало-помалу Горчев добрался до границы Сахары и увидел вдали расплывчатый контур горной цепи Джебел-Сагро. Вечером он разложил костер и чувствовал себя вполне умиротворенным в обществе преданного льва.

Он растянулся на песке и зевнул.

– Видите ли, господин Вендринер, теперь, когда дело кончено, я, пожалуй, склонен согласиться с господином Лабу. Прежде чем думать о женитьбе, не мешает набраться серьезности. Я понимаю, что в почтенном возрасте, которого вы достигли несмотря на плохое здоровье, такие темы вас мало занимают. Вы очень предусмотрительный хищник, господин Вендринер, и потому я уважаю ваше решение, хотя и не восторгаюсь им: разве похвально жить у людей в плену, а не наслаждаться свободой в пустыне?

Лев пожал плечами и хмуро отмахнулся.

– Понимаете, господин Горчев, – заговорил он меланхоличным тоном усталого коммерсанта, – мне, старому артисту, куда любезней сидеть в кафе среди жонглеров с дрожащими руками и охрипших зазывал – ведь я принадлежу к ним всей душой.

Обидно, что никто, увы, не может вылезти из своей шкуры! Ну кто в наше время захочет рассиживаться в кафе со львом да еще играть с ним в картишки?

– Что это значит, господин Вендринер? Вы умеете говорить?

– Отнюдь нет. Вам это снится. Какая разница, в сущности? Поверьте, нет никого счастливее старого циркового артиста. В Ольмюце я знавал Эдмунда Глача – непревзойдённого мастера сальто-мортале. И что же? Я видел, как он шествовал на двух костылях и с тремя пинчерами в погребок ратуши – он упал с трапеции. И он был счастлив, хотя его жена устраивала скандалы каждый день: его жена – чудо иллюзиона, знаменитая Мса Митта, ее тайну не могли разгадать величайшие профессора, хотя, на мой взгляд, эту даму следовало бы не разгадывать, а просто задушить… Вот так-то. Толкуют о золотом веке артиста. В нашей профессии возраст надо понимать наоборот: артист всего ближе к смерти, пока он молод, ведь он рискует жизнью каждый вечер и даже днем – за пониженную плату. И Глач днем любил пить кофе с музыкальным агентом по имени Траут-ман – ему-то он и выложил тайну магического ящика.

– Меня поражает ваша манера разговора, господин Вендринер.

– Что тут особенного? – равнодушно пробурчал хищник. – Вы тоже мастер языком трепать. Мой родственник Герман Вендринер и некий капитан Сплендид работали с одной труппой – сорок танцующих тюленей; они пили каждое утро горячую воду из источника св. Маргариты, а вода оказалась радиоактивной. Какой толк, что я царь зверей! Хельфейзен, к примеру, был королем велосипеда, а теперь его зовут Ерабек, и он служит привратником в Гёрлице. Родина артиста создается из афиш.

– Но ведь вы когда-то преследовали других зверей, и газели бежали очертя голову, услышав приближение грозного Вендринера. По Лафонтену, вы цените свободу больше жизни.

Господин Вендринер неторопливо раскурил сигару.

– Вот что я вам скажу, господин Горчев. Вы, к приметру, шляетесь по свету королем бездельников. Я не знаю, о каком Лафонтенс вы говорите, я что-то не помню такого билетера в нашем цирке. Открою-ка я вам секрет: я ведь родился в шёнбруннском зоопарке, то есть в Вене. По железной дороге и на корабле меня привезли в Сахару, а потом представили наивному покупателю в стальной сети. Ну и поездка была, лучше уж не вспоминать. А надо было терпеть – пойманный в пустыне лев стоит дороже. Я единственный импортированный в Сахару лев, уважаемый господин Горчев. Я ведь не подлинный Вендринер. В Шёнбрунне у меня заходилось сердце, когда кричал павлин. Где они, старые добрые времена? – глубоко вздохнул лев, надел пенсне и углубился в «Новый венский журнал».